СВОЙСТВА РУССКОГО ДУХА

 

Пушкин считал патриотом России человека, заботящегося о будущем благе Отечества, интересующегося историей народа и понимающего самобытность России.

После Пушкина таким патриотом был Ф.М. Достоевский. Причём он, знакомый с тайной рукописью Пушкина на Дону, видел глазами поэта: «Значение Пушкина в русском развитии знаменательно. Для всех русских он живое уяснение, во всей художественной полноте, что такое ДУХ РУССКИЙ, куда стремятся все его силы и какой именно идеал русского человека.

Явление Пушкина есть доказательство, что дерево цивилизации уже дозрело до плодов и что плоды его не гнилые, а великолепные, золотые плоды... Мы поняли в нём, что русский идеал - всецелость, всепримиримость, всечеловечность. В явлении Пушкина уясняется нам даже будущая наша деятельность. Дух русский, мысль русская... только в нём явилась нам во всей полноте, явилась как факт, законченный и целый...»[1].

Пушкинская идея выражает самобытность и идеал нашего Отечества, то есть вершину развития самобытности союза славянских и тюркских народов: дружелюбие, желание добра, терпимость и уступчивость, отсутствие надменности и стремление к равенству, доверчивость. Это стремление к духовному единству противоположных по темпераменту и разумению людей, стремление к многочисленным, крепким, близким отношениям между людьми проявляется в русской общинности.

Пушкин, путешествуя по России и одеваясь в национальные костюмы её народов, проникался духом этих народов, чувствовал к себе отношение разных людей при этом, и выражал своё мнение об общем, объединяющем людей: «В характере народа – не бояться ни усталости, ни физических страданий; в характере этой нации наблюдается терпение и деятельность, весёлость и грусть, в нём соединились самые резкие контрасты…

Народ, который, тому сто лет, отстоял свою бороду, отстоит в наше время и свою голову».[2]

В своих произведениях Пушкин выразил отличительные черты русского человека, что позволило Ф.М. Достоевскому заметить: «Пушкин угадал самую основную суть того, что народ наш считал и считает за высшую нравственную красоту души человеческой: это – тихое, кроткое, спокойное (непоколебимое) смиреннолюбие…»[3]

 

«Я знаю дух народа моего;

В нём набожность не знает исступленья:

Ему священ пример царя его.

Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна»[4].

 

Цель русского культурно-исторического типа — развитая духовность общественного строя. Последователь Пушкина Н.Я. Данилевский развил мысли Пушкина о русском духе: «Не интерес составляет главную пружину, главную двигательную силу русского народа, а внутреннее нравственное сознание, медленно подготовляющееся в его духовном организме, но всецело охватывающее его, когда настанет время для его внешнего практического обнаружения и осуществления. А так как интерес составляет настоящую основу того, что мы называем партиями, то во всей исторической жизни России нет ничего, что бы соответствовало этому, по преимуществу западно-европейскому, или романо-германскому, явлению. Всё, что можно назвать у нас партиями, зависит от вторжения в русскую жизнь иностранных и инородческих влияний; поэтому, когда говорят у нас об аристократической или демократической партии, о консервативной или прогрессивной, все очень хорошо знают, что это одни пустые слова, за которыми не скрывается никакого содержания…

Другой вывод из вышеизложенной исторической особенности важнейших моментов развития русского народа состоит в огромном перевесе, который принадлежит в русском человеке общенародному русскому элементу над элементом личным, индивидуальным».[5]

«Народный дух, никаким правительством не руководимый 750 лет, протекших от основания Руси до времени Минина, создал единый цельный народный организм, связанный нравственно духовной связью, но не успел ещё образовать плотного государственного тела. Очевидно, что такое обращение при всякой опасности к самым тайникам народной жизни было слишком рискованно и не могло считаться нормальным порядком вещей. Без этого народного духа всякая государственность есть тлен и прах».[6]

«Народы слагаются и движутся силой иною, повелевающею и господствующею, но происхождение которой неизвестно и необъяснимо. Эта сила есть сила неутолимого желания дойти до конца, и в то же время, конец отрицающая. Это есть сила безпрерывного и неустанного подтверждения своего бытия и отрицания смерти. Дух жизни... ”реки воды живой”… “Искание Бога”... Цель всего движения народного, во всяком народе и во всякий период его бытия, есть единственно лишь искание Бога, Бога своего, непременно собственного, и вера в него как в Единого истинного. Бог есть синтетическая личность всего народа, взятого с начала его и до конца. Никогда ещё не было, чтоб у всех или многих народов был один общий Бог, но всегда и у каждого был особый.

Признак уничтожения народностей — когда боги начинают становиться общими (это европейское движение экуменизма, возникшее в начале XX века – авт.). Когда боги становятся общими, то умирают боги и вера в них вместе с самими народами. Чем сильнее народ, тем особливее его Бог. Никогда не было ещё народа без ... понятия о зле и добре...

Народ - это тело Божие. Всякий народ до тех пор и народ... пока верует в то, что своим Богом победит и изгонит из мира всех остальных богов. Так веровали все с начала веков, все великие народы по крайней мере, все сколько-нибудь отмеченные (евреи, греки, римляне, европейцы - авт.)., все стоявшие во главе человечества. Против факта идти нельзя.

Если великий народ не верует, что в нём одном истина, если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же перестаёт быть великим народом и тотчас же обращается в этнографический материал...

Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенною ролью в человечестве или даже с первостепенною, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного, хотя бы остальные народы и имели своих особых богов.

Единственный народ - Богоносец - это русский народ!» - считал продолжатель дела Пушкина, Ф.М. Достоевский.[7]

И. Ильин также считал, что «Россия есть не случайное нагромождение территорий и племён и не искусственно слаженный "механизм" "областей", но живой, исторически выросший и культурно оправдавшийся организм, не подлежащий произвольному расчленению. Этот организм… есть географическое единство, части которого связаны хозяйственным взаимопониманием; этот организм есть духовное, языковое и культурное единство, исторически связавшее русский народ с его национально-младшими братьями духовным взаимопитанием; он есть государственное и стратегическое единство, доказавшее миру свою волю и свою способность к самообороне; он есть сущий оплот европейско-азиатского, а потому и вселенского мира и равновесия…»[8]

Другой последователь Пушкина – Н.Я. Данилевский в своём гениальном труде «Россия и Европа» писал: «Итак, духовное и политическое здоровье характеризует русский народ и Русское государство, между тем как Европа — в духовном отношении — изжила уже то узкое религиозное понятие, которым она заменила Вселенскую истину, и достигла геркулесовых столбов, откуда надо пуститься или в безбрежный океан отрицания и сомнения, или возвратиться к светоносному Востоку; в политическом же отношении — дошла до непримиримого противоречия между требованиями выработанной всею её жизнью личной свободы и сохраняющим на себе печать завоевания распределением собственности…

Кроме трёх фазисов развития государственности, которые перенёс русский народ и которые, будучи, в сущности, лёгкими, вели к устройству и упрочению Русского государства, не лишив народа ни одного из условий, необходимых для пользования гражданскою свободою как полной заменой племенной воли, — Россия должна была вынести ещё тяжёлую операцию, известную под именем Петровской реформы…»[9]

«К чему было брить бороды, надевать немецкие кафтаны, загонять в ассамблеи, заставлять курить табак, учреждать попойки (в которых даже пороки и распутство должны были принимать немецкую форму), искажать язык, вводить в жизнь придворную и высшего общества иностранный этикет, менять летоисчисление, стеснять свободу духовенства?…

Болезнь эту, вот уже полтора столетия заразившую Россию, всё расширяющуюся и укореняющуюся, и только в последнее время показавшую некоторые признаки облегчения[10], приличнее всего, кажется мне, назвать европейничаньем».[11]

После Петра Романова Михаил Горбачев вверг Россию в ещё более апокалипсические события - «мерзость запустения», которую предвидели великие люди прошлого. В том числе и Ф.М. Достоевский: «В смутное время колебания или перехода всегда и везде появляются разные людишки... я говорю про сволочь. Во всякое переходное время подымается эта сволочь, которая есть в каждом обществе, и уже не только безо всякой цели, но, даже не имея и признака мысли, а лишь выражая собою изо всех сил безпокойство и нетерпение. Между тем эта сволочь, сама, не зная того, почти всегда подпадает под команду той малой кучки “передовых”, которые действуют с определённой целью, и та направляет весь этот сор, куда ей угодно, если только сама не состоит из совершенных идиотов, что, впрочем, тоже случается...

А между тем, дряннейшие людишки получили вдруг перевес, стали громко критиковать всё священное, тогда как прежде и рта не смели раскрыть, а первейшие люди, до тех пор так благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать... а иные ...надменно улыбающиеся жидишки, хохотуны заезжие... всё это вдруг у нас взяло полный верх...»[12]

Не надо много слов, чтобы описывать обстановку в стране – её описал давным-давно Пушкин:

 

«И горд и наг пришёл разврат,

И перед ним сердца застыли,

За власть - отечество забыли,

За злато - продал брата брат.

Рекли безумцы: нет свободы,

И им поверили народы.

И безразлично, в их речах,

Добро и зло, всё стало тенью -

Всё было предано презренью,

Как ветру предан дольный прах».[13]

 

Вчитайтесь в пророчества последователя Пушкина — Достоевского о наших днях: «Европа накануне падения... повсеместного, общего и ужасного... с расшатанным до основания нравственным началом... Наступит нечто такое, чего никто не мыслит. Все эти парламентаризмы, все исповедываемые теперь гражданские теории, все накопленные богатства, банки, науки, жиды - всё это рухнет в один миг и безследно - кроме разве жидов, которые и тогда найдутся как поступить, так что им даже в руку будет работа. Всё это “близко, при дверях”... И вот пролетарий на улице... Это после политического-то социализма, после интернационалки... они бросятся на Европу, и всё старое рухнет навеки. Волны разобьются лишь о наш берег, ибо только тогда только, въявь и воочию, обнаружится перед всеми, до какой степени наш национальный организм особлив от европейского».

Особенно к нашим дням относится мнение Данилевского: «Столь же непримиримым с самим собою представляется другой взгляд, получивший такое широкое распространение в последнее время. Он признаёт безконечно во всём превосходство европейского перед русским, и непоколебимо верует в единую спасительную европейскую цивилизацию; всякую мысль о возможности иной цивилизации считает даже нелепым мечтанием… жалка доля того народа, который принуждён только им довольствоваться, — который как бы принуждён, если не говорить, так думать: я люблю своё отечество, но должен сознаться, что проку в нём никакого нет. Под таким внешним политическим патриотизмом кроется горькое сомнение в самом себе, — кроется сознание жалкого банкротства. Он как бы говорит себе: я ничего не стою; в меня надобно вложить силу и вдунуть дух извне, с Запада».[14]

Пушкин писал, что «гордиться славою своих предков не только можно, но и должно; не уважать оной есть постыдное малодушие».[15]

Н.Я. Данилевский верно считал, что «оскудение духа может излечиться только поднятием и возбуждением духа, которое заставило бы встрепенуться все слои русского общества, привело бы их в живое общение, восполнило бы недостаток его там, где он иссякает в подражательности и слепом благоговении перед чуждыми идеалами, восполнило из сокрытого родника, откуда он не раз бил полноводным ключом, как во дни Минина, и начал бить в более близкие к нам годины испытаний 1812 и 1868 годов (согласно Пушкинской Науке - в периоды активности народа с 6.4.1812 по 3.3.1817 гг. и с 27.3.1866 по 21.2.1871 гг. – авт.).

Для избавления от духовного плена и рабства надобен тесный союз со всеми пленёнными и порабощёнными братьями, необходима борьба, которая, сорвав все личины, поставила бы врагов лицом к лицу, и заставила бы возненавидеть идолослужение и поклонение своим открыто объявленным врагам и противникам»[16]

Для этого необходимо понять и принять Пушкинские идеалы жизни русского человека, так ненавязчиво изложенные Пушкиным в его произведениях, письмах и донской научной рукописи.

«Кто устоит в неравном споре:

Кичливый лях, иль верный росс?

Славянские ль ручьи сольются в русском море?..»[17]

 

Его мысль продумал Н.Я. Данилевский и ответил на вопрос о будущем России: «И во Всеславянскую федерацию должны, волею или неволею, войти те неславянские народности (греки, румыны, мадьяры), которых неразрывно, на горе и радость, связала с нами историческая судьба, втиснув их в славянское тело. Но эта чуждая этнографическая примесь, так сказать, теряясь в массе славян, не может уже иметь для Всеславянского союза того вредного разлагающего влияния, как для частных славянских союзов. Этого мало. Главные из этих неславянских членов славянской федерации, греки и румыны, не могут даже считаться в ней чуждою примесью, потому что недостаток кровного родства восполняется для них родством духовным: не будучи славянами, они — православные».[18]

Данилевский предвидел радения Сталина в соединении народов доброй воли вокруг России: «Несколько лет общей борьбы, в простом буквальном смысле этого слова, — борьбы, ведённой за одно и то же святое дело, несколько лет политического сожительства сделают больше для духовного единства славян, для возведения русского языка в общеславянское средство обмена чувств и мыслей, нежели столетия самых напряжённых, неустанных усилий путём частных совещаний, изустных и печатных проповедей»[19].

Это доказано существованием социалистического содружества с западными славянами и созданием Варшавского договора после Отечественной войны 1941-45 гг.

Далее Н.Я. Данилевский глубоко понял вслед за Пушкиным значение религии для нашего Отечества: «Религия составляла самое существенное, господствующее (почти исключительно) содержание древней русской жизни, и в настоящее время в ней же заключается преобладающий духовный интерес простых русских людей; и поистине нельзя не удивляться невежеству и дерзости тех, которые могли утверждать (в угоду своим фантазиям) религиозный индифферентизм[20] русского народа.

Со стороны объективной, фактической, русскому и большинству славянских народов достался исторический жребий быть вместе с греками главными хранителями живого предания религиозной истины — православия и таким образом быть …народами богоизбранными. Со стороны субъективной, психической, русские и прочие славяне одарены жаждою религиозной истины, что подтверждается как нормальными проявлениями, так и самыми искажениями этого духовного стремления.

Мы уже указали на особый характер принятия христианства Россиею не путём подчинения высшей по культуре христианской народности, не путём политического преобладания над такою народностью, не путём деятельной религиозной пропаганды, а путём внутреннего недовольства, неудовлетворения язычеством и свободного искания Истины».[21]

В дополнение к политическим аспектам Данилевский, как и все славянофилы, подчёркивал своеобразие русской культуры, требовал её защиты от чужеродных влияний, протестовал против европейничанья. Вослед Пушкину, он предсказывал в будущем бурное развитие русской философии, искусства, науки, индустриально-технический прогресс. Русская культура будет выше европейской по уровню достижений, но, прежде всего — полнокровнее, гармоничнее благодаря особому народному «внутреннему сокровищу духа».

Историческая жизнь славянских и тюркских народов изначально складывалась в высокой духовности свободных общин; им была чужда агрессивность в отношении других народов, жажда власти и аристократизм. Без насилия, мирной проповедью Русь приняла христианство как веру, близкую духовному складу народа.

Пушкин писал: «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу».[22]

С самого возникновения православная церковь[23], в отличие от католической, несла в себе народность, сохраняла верность заветам Православия. Однако нормальное и вполне благополучное развитие России было прервано реформами Петра I, который, хотя и пробудил в ней сознание силы и излечил от некоторых застарелых болезней, но с помощью грубых вещественных средств поработил всех во имя государства, не понимая того, что сила заключается в законе нравственной любви, в истинной вере. Он игнорировал и попирал русскую самобытность, насаждая поверхностное западничество.

Поэтому в конце XX века европеизация успела разрушить в России коренные начала русской жизни — православие и общину — был посеян соблазн и неверие. Но это и есть революция в сознании людей — постепенный переход от веры к знанию, переход к истинному православию. Лучшие люди СССР, увидев предательство правителей, пришли в 10-летний столбняк, который, к счастью, отходит. Они стали понимать слова Пушкина: «...Дружины учёных и писателей... всегда впереди во всех набегах просвещения, на всех приступах образованности. Не должно им малодушно негодовать на то, что вечно им определено выносить первые выстрелы и все невзгоды, все опасности ремесла. Таким образом, и возрастает могущество общественного мнения, на котором в просвещённом народе основана чистота его нравов. Мало-помалу образуется и уважение к личной чести гражданина».[24]

Пушкин понимал, что враги России, не желающие просвещения народа, заставят умолкнуть и его голос, но не надолго. Ибо не зря Александр Сергеевич оставил свою научную рукопись в тайне, заранее в 1829 г. схоронив на Дону, в лоне верных православных казаков до наших дней.

Всё в прошлом и будущем России связано с православием - как формой сознания и нравственности, и общиной - как образом жизни и отношений людей. Отсюда выводится категория «соборность», означавшая такой тип общественной организации, в котором бытие народа - «тело», скреплено с «духом» мировоззрения единством духовно-нравственных помыслов. Сохраняя эти начала в чистоте, обезпечив их определяющее влияние на процессы жизни, Россия не только достигнет идеального мироустройства, но и выполнит свою всемирно-историческую миссию по возвращению других народов на путь истинной цивилизации.

Пушкин выписал в знак согласия мысль Руссо: «то, что полезно обществу, вводится в жизнь только силой, т.к. частные интересы почти всегда этому противоречат... Это можно достигнуть только средствами жестокими и ужасными для человечества. Очевидно, что эти ужасные средства – революции».[25]

Однако впереди нас ждут не кровавые «разборки», а истинные выборы лучших своих представителей, которые во время перестройки не запачкали себя в крови людей, в финансовых махинациях, обмане, воровстве народного достояния. Надо нам слиться в единое тело Руси (и способ этот уже подсказан прежней жизнью) — тогда эти, разобщённые борьбой кланы, не смогут справиться с нами, и мы точно победим, как завещал в донской научной рукописи Пушкин.

Вот, что писал он под псевдонимом: «…что в одном Государстве произведёт благодетельное следствие, в другом часто сделается гибельно: — искра возгорится[26] и не будет довольно силы, которой можно было бы совершенно противостоять стремлению народному, если ему дано постоянное направление.

Правда, что народ слишком следует своим старым привычкам и обычаям предков; но когда ожесточат его, то он делается зверским. И тогда очень трудно удержать его в границах.

Вот ход всех почти правлений: всё обращается около одного центра.

Если монархия устроена не на прочном основании, если Государь допустил уменьшить власть свою (как сделал Горбачев с руководящей ролью партии - авт.), то богатые её захватывают, появляется Олигархия — тираны, народ приходит в большую бедность — стонет и, наконец, теряет терпение, рождается бунт, и он кровию своею покупает Демократию; но свобода без особенных обстоятельств продолжается очень недолго и бывает более того на словах — происходят партии, являются честолюбцы и среди раздоров, возносятся на верх самовластья. Тогда Государство отдыхает, — бури утихают и оно успокаивается.

Но малое потрясение, особливо в отношении к правам, может разбудить опять прежний дух народа, если он уже приобвык к волнениям…

Что более имело влияние на происхождение Афинской Республики? Век Поэзии: раскройте Мифологию, вникните в её вымыслы — сами их боги везде присутствуют с людьми; — причтите Гомера, Геродота, Пиндара — не рождают ли они умоисступления? Счастливый климат, пылкое воображение… возобновляли в них понятия о Золотом Веке, столь прелестно описанном Стихотворцами, они верили в его существование».[27] Так писал наш Святогор-Пушкин, выразитель идеалов народов нашего Отечества, чаяний о светлом будущем — Золотом Веке.

Ему вторил близкий ему современник Н.В. Гоголь: «Прошло то время, когда идеализировали и мечтали о разного рода правлениях, и умные люди, обольщённые формами, бывшими у других народов, горячо проповедовали: один – совершенную демократию, другой – монархию, третий – аристократию, четвёртый – смесь всего вместе, пятый – потребность двух борющихся сил в государстве…

Наступило время, когда всякий, более или менее, чувствует, что правление не есть вещь, которая сочиняется в голове некоторых, что она образуется нечувствительно, сама собой, из духа и свойств самого народа, из местности-земли, на которой живёт народ, из истории самого народа, которая показывает человеку глубокомысленному, когда и в каких случаях успевал народ и действовал хорошо и умно, и требует – внимательно всё это обсудить и взвесить».[28]

Пушкин обращался к молодым революционерам будущей России: «Молодой человек! Если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений… не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного…

Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка полушка, да и своя шейка — копейка».[29]

Это предупреждение всем экстремистам, зовущим народ к насильственному свержению власти. И только последователи поэта с любовью и пониманием относятся к сведениям о мыслях Пушкина, полученным от хранителя рукописи 1829 г. – Ивана Макаровича Рыбкина.

И. Ильин писал: «О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также свободолюбии русских славян свидетельствуют единогласно древние источники - и византийские и арабские». Духом сердечного созерцательного чувства дышат русские сказки и песни, былины и сказания, живописные полотна и музыкальные произведения. «Итак, любовь есть основная духовно-творческая сила русской души. Без любви русский человек есть неудавшееся существо». Она даёт ему веру, цель и смысл жизни. «Там, где начинается любовь, там кончается безразличие, вялость … человек собирается и сосредотачивается... Любимое содержание... становится живым центром души, важнейшим в жизни, главным предметом её»[30]

В ноябре 1939 года, И.В. Сталин, согласно дневниковой записи А.М. Коллонтай, подытоживая разговор с ней о тяготах будущей войны, сказал: «Всё это ляжет на плечи русского народа. Ибо русский народ - великий народ. Русский народ - это добрый народ. У русского народа, среди всех народов, наибольшее терпение. У русского народа - ясный ум. Он как бы рождён помогать другим нациям.

Русскому народу присуща великая смелость, особенно в трудные времена, в опасные времена. Он инициативен. У него - стойкий характер. Он мечтательный народ. У него есть цель. Потому ему и тяжелее, чем другим нациям. На него можно положиться в любую беду. Русский народ неодолим, неисчерпаем» (извлечение из хранилища М.И. Труша)[31].

Н.В. Гоголь ещё при жизни своего друга (1834 г.) прозрел явление Пушкина как второе пришествие через 200 лет: «При имени Пушкина, тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нём, как будто в лексиконе, заключилось всё богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, он далее раздвинул ему границы и более показал всё его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится чрез двести лет. В нём русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла».[32]

Можно сказать, что настоящие русские люди дышат воздухом, думают и чувствуют мыслями и чувствами, источаемыми великими предками, предвидевшими наше непростое время.

Мы и есть Пушкин, снова явившийся через 200 лет.

 

Писатель-исследователь, пушкинец

Лобов Валерий Михайлович