8 ФЕВРАЛЯ 2013 Г. – ДЕНЬ РУССКОЙ НАУКИ.

 

200-ЛЕТИЕ КОЛЬЦЕВОЙ ПУШКИНСКОЙ НАУКЕ

 

“Учись, мой сын: НАУКА сокращает

Нам опыты быстротекущей жизни.

Учись, мой сын, и легче и яснее

Державный труд ты будешь постигать”.

А.С. Пушкин

 

Поздравляю с 200-летием Пушкинской науки, т.к. получив в 1812 г. "сафьянову тетрадь" с описанием законов Вселенной, Пушкин на следующий год написал пророчество "Монах" и признание в любви к науке в стихотворении "К Наталье", которое при его жизни не было напечатано. Почему? Да потому, что он в нём признавался в любви к науке в трёх лицах: Марго — как образу девы Марии (богини Мары)[1], покровительнице наук; Наталье — как выразительнице гармонии[2] жрицы Тальи, и Анне — как образу зеркального отражения в природе и стихах Пушкина — Ан-нА…

 

Так и мне узнать случилось,

Что за птица Купидон;

Сердце страстное пленилось;

Признаюсь и я влюблён!..

Я желал бы Филимоном[3]

Под вечор, как всюду тень,

Взяв Анюты нежну руку,

Изъяснять любовну муку,

Говорить: она моя!

— Кто же ты, болтун влюблённый? —

Взглянь на стены возвышённы,

Где безмолвья вечный мрак;

Взглянь на окны заграждённы,

На лампады там зажжённы...

Знай Наталья! — Я... монах[4]![5]

 

Пушкин ясно понимал мир, себя и своё предназначение:

 

Духовной жаждою томим,

В пустыне мрачной я влачился, —

И шестикрылый серафим[6]

На перепутье мне явился.

Перстами лёгкими как сон

Моих зениц коснулся он.

Отверзлись вещие зеницы,

Как у испуганной орлицы.

Моих ушей коснулся он, —

И их наполнил шум и звон:

И внял я неба содроганье,

И горний ангелов полёт,

И гад морских подводный ход.

И дольней лозы прозябанье.

И он к устам моим приник,

И вырвал грешный мой язык,

И празднословный, и лукавый,

И жало мудрыя змеи

В уста замершие мои

Вложил десницею кровавой.

И он мне грудь рассёк мечом,

И сердце трепетное вынул

И угль, пылающий огнём,

Во грудь отверстую водвинул.

Как труп в пустыне я лежал,

И Бога глас ко мне воззвал:

"Восстань, пророк, и виждь, и внемли,

Исполнись волею моей,

И, обходя моря и земли,

Глаголом жги сердца людей"[7].

 

Пророк — избранник Судьбы, понимавший её волю, смысл бытописаний, соединяющих по кругам прошедшее, настоящее и будущее. С помощью науки кругооборотов он изучал народы (прошлое Европы и Руси, управление людьми, науку и искусство) и себя. И писал так, что никто не мог проникнуть в тайну кольцевого кода его произведений.

Александр Пушкин мог подражать поэзии других народов мира. Но для этого ему надо было изучить все языки мира, чтобы впитать в себя отдельные стороны каждого народа и видеть их разницу. К концу своей жизни он знал в совершенстве 27 языков, в том числе 10 славянских[8] и миллионолетнюю русскую руницу[9]. Поэтому историю нравов народов он изучал по их подлинникам, а не в переводах.

Считая себя жрецом, пророком и бытописателем Руси, Александр Сергеевич писал: «Я — Пророк в своём Отечестве. Да будет так!»[10]

«Быть судиёю, наблюдателем и Пророком веков и народов казалось мне высшею степенью, доступной для писателя»[11].

Но, так называемая «академическая» наука, не видит этого признания, и более 150 лет повторяет лишь одно: «Пушкин — великий русский поэт!». Ну, очень великий, но… только поэт. Это оскорбительно для всех русских.

Достоевский писал ещё в конце XIX века «Судьи наших сочинений до сих пор силятся не понимать Пушкина»[12]. Сам он считал Пушкина, пророком, великим и непонятым ещё предвозвестителем, связанным с великим знанием, и выражающим собой русский дух. Гоголь также считал Пушкина явлением чрезвычайным и единственным, образцом русского человека, опередившим время на 200 лет. И нынешние служители письменности также усиленно продолжают не понимать Пушкина. Русский Пушкин и непонятен и неприятен государственным чиновникам, правителям, всем западникам в России, Академии наук, смотрящих на Запад. Ныне ненависть к академику Пушкину выражается в ненависти к русскому народу и в замалчивании Донской научной рукописи Пушкина.

В «Академии» наук РФ делают вид, что Пушкин глубоко изучается. Пушкиноведы собирают о Пушкине всю клевету, любые ничтожные случаи, пустые высказывания недалёких и даже враждебных Пушкину людей. Усиленно поддерживается представление о Пушкине как о человеке, лишённом чувства государственности. Великий творец России представляется пошлым, развратным, праздношатающимся, грубо откровенным судьёй письменности.

Священнослужитель Филарет упрекал Пушкина в безбожии, забыв истину из Евангелия от Матфея гл. 21:31: «истинно говорю вам, что мытари и блудницы вперёд вас идут в Царство Божие». Ведь никто иной, как Пушкин, высек из скалы краеугольный камень — светильник русской науки:

 

Он создал нас, он воспитал наш пламень,

Поставлен им краеугольный камень,

Им чистая лампада воззжена…[13]

 

Чиновник III отделения жандармерии[14] М.М. Попов, по долгу службы наблюдавший за Пушкиным, записал: «…в нём оставались ученические привычки — не выставлять ни знаний, ни трудов своих. От этого многие в нём обманывались и считали его чудом природы, не купленным ни размышлением, ни учёностью, и не ожидали от него ничего великого. Но в тишине своей рабочей комнаты он работал более, нежели думали другие…

В обществах на него смотрели, как на человека, который ни о чём не думал и ничего не замечал: в самом деле, он постоянно терялся в мелочах товарищеской беседы и равно был готов вести бездельный разговор с умным и глупцом, с людьми почтенными и самыми пошлыми.

Но он всё видел, глубоко понимал вещи, замечал каждую черту нравственных свойств и видел насквозь людей.

Чего другие достигали долгим учением и упорным трудом, то он светлым своим умом схватывал на лету. Не показываясь важным и глубокомысленным, слывя ленивым и праздным, он собирал опыты жизни и в уме своём скопил неистощимые запасы человеческого сердца… Он имел от природы душу благородную, любящую и добрую»[15].

 

в свободное от служебных обязанностей время, стихотворец и гражданин России занимался в хранилищах письменных рукописей прошлого своего ведомства над сведениями, послужившими ему для написания работ, которые вышли тогда, когда он был наряжен на юг по делам службы. Это «Примечание на литьё артиллерийских орудий»[16] за подписью А. Пушкин. В этой работе он поставил во главу угла свою мысль: «Совершенство наук — есть достояние будущих поколений». Литьё огнестрельных орудий была знакомым делом его предков — от Григория Пушки[17] до современных ему родных, служащих в огнестрельных войсках. Она была выполнена на уровне, который намного выше научной работы на соискание учёного звания. Да к тому же сведения в ней чередовались по волновым законам, используемым им в своих произведениях, и которыми ни один человек в мире не владел — по крайней мере, с тех времён и до моих первых работ о способе написания произведений Пушкиным[18].

 

18.4.1828 г. — Пушкиным была сделана запись о замысле стихотворения «Анчар»: «upas анчар». «Анчар» совсем не ядовитое растение, а вот упас из этого же семейства тутовых выделяет ядовитый млечный сок. Но он не назвал стихотворение «Упас» потому, что его Наука — древо жизни, а не смерти, однако, лично пророку, принёсшему в дар потомкам на Дон 200 листов научного труда, это стоило жизни, как тому рабу, принёсшему листья анчара. Слово «УПАС» по буквам можно представить как Ученье Пушкина Александра Сергеевича. Оно смертельно только для врагов России, утверждая их скорый конец.

Мысль об опасности нести «стрелами гибели» для сил зла новое знание людям он уже отразил 12 лет назад в послании «К Жуковскому»:

И вы восстаньте же, Парнасские жрецы[19]

Природой и трудом воспитанны певцы

В счастливой ереси[20] и Вкуса и Ученья,

Разите дерзостных друзей Непросвещенья.

Отмститель Гения, друг истины, поэт!

Лиющая с небес и жизнь, и вечный свет,

Стрелою гибели десница Аполлона

Сражает, наконец, ужасного Пифона[21].

Смотрите: поражён враждебными стрелами,

Вам оскорблённый вкус, вам Знанья дали весть —

Летите на врагов: и Феб и Музы с вами!

Разите варваров[22] кровавыми стихами;

Но вижу: возвещать нам истины опасно[23].

Итак, вернёмся к стихотворению «Анчар»:

В пустыне чахлой и скупой,

На почве, зноем раскаленной,

Анчар, как грозный часовой,

Стоит — один во всей вселенной.

Природа жаждущих степей

Его в день гнева породила,

И зелень мёртвую ветвей

И корни ядом напоила.

Яд каплет сквозь его кору,

К полудню растопясь от зною,

И застывает ввечеру

Густой прозрачною смолою.

К нему и птица не летит

И тигр нейдёт — лишь вихорь чёрный

На древо смерти набежит

И мчится прочь уже тлетворный.

И если туча оросит,

Блуждая, лист его дремучий,

С его ветвей уж ядовит

Стекает дождь в песок горючий.

Но человека человек

Послал к анчару властным взглядом,

И тот послушно в путь потек

И к утру возвратился с ядом.

Принёс он смертную смолу

Да ветвь с увядшими листами,

И пот по бледному челу

Струился хладными ручьями;

Принёс — и ослабел и лёг

Под сводом шалаша на лыки,

И умер бедный раб у ног

Непобедимого владыки.

А князь тем ядом напитал

Свои послушливые стрелы,

И с ними гибель разослал

К соседям в чуждые пределы[24].

 

 

Древо познания вечно и единственно — оно ждёт своего часа. Это знание возрождается в тяжёлые времена, и выдаётся людям на 314 лет вперёд, а на другие 314 лет — скрывается. Только избранные судьбой учёные стремятся к этому знанию, и со временем просвещается их разум. Цена познания — жизнь первого посвящённого при невозможности передать знания гласно. Александр Сергеевич и не ждал наград за свой подвиг:

 

Как редко плату получает

Великий добрый человек.

(Хоть чудо-Дух его питает,

А бренно тело) — в кой-то век.

За все заботы и досады

(И то дивиться всякий рад!)

Берёт достойные награды

Или достоин сих наград[25].

 

Александр Сергеевич пророчески видел своих продолжателей, подвижников новой науки, к которым явится спустя столетия:

От северных оков освобождая мир…

К тебе явлюся я; увижу сей дворец,

Где циркуль[26] зодчего, палитра[27] и резец

Учёной прихоти твоей повиновались

И вдохновенные в волшебстве состязались.

Ты понял жизни цель: счастливый человек,

Для жизни ты живёшь…

Науки сделались на время твой кумир:

Уединялся ты. За твой учёный[28] пир

То чтитель промысла, то скептик[29], то безбожник,

Садился Дидерот[30] на шаткий свой треножник,

Бросал парик, глаза в восторге закрывал

И проповедывал. И скромно ты внимал

За чашей медленной афею[31] иль деисту[32],

Как любопытный скиф[33] афинскому софисту[34].

Но Лондон звал твоё внимание. Твой взор

Прилежно разобрал сей двойственный собор:

Здесь натиск пламенный, а там отпор суровый,

Пружины смелые гражданственности новой…

Всё изменилося. Ты видел вихорь бури,

Падение всего, союз ума и фурий[35],

Свободой грозною воздвигнутый закон,

Под гильотиною Версаль и Трианон[36]

И мрачным ужасом сменённые забавы.

Преобразился мир при громах новой славы…

Смотри: вокруг тебя

Всё новое кипит, былое истребя.

Свидетелями быв вчерашнего паденья,

Едва опомнились младые поколенья.

Жестоких опытов сбирая поздний плод,

Они торопятся с расходом свесть приход…

Один всё тот же ты. Ступив за твой порог,

Я вдруг переношусь во дни Екатерины.

Книгохранилище, кумиры, и картины…

Что ими в радости ты дышишь благородной.

Я слушаю тебя: твой разговор свободный

Исполнен юности. Влиянье красоты

Ты живо чувствуешь[37].

 

Александр Сергеевич верил в светлое пробуждение Руси:

В надежде славы и добра

Гляжу вперёд я без боязни…[38]

Он знал, что в новом III тысячелетии не широкие круги народа, как в XX веке будут решать судьбу Руси, а воля нового правителя, который:

…правдою привлёк сердца,

И нравы укротил наукой…

Он смело сеял просвещенье,

Не презирал страны родной:

Он знал её предназначенье.

То академик, то герой,

То мореплаватель, то плотник,

Он всеобъемлющей душой

На троне вечный был работник.

Неутомим и твёрд,

И памятью незлобен[39].

 

 

А научная верхушка, так называемые «академики» - путаники «шарахаются» от Пушкина, как чёрт от ладана, отвергая его науку, безполезно пытаясь задержать развитие своей страны.

И.С. Тургенев на открытии памятника Пушкину в 1880 г. говорил: «Искусство, завоевавшее творениями Пушкина право гражданства, несомненность своего существования, язык, им созданный, — стали служить другим началам, столь же необходимым в общественном устроении. Многие видели и видят до сих пор в этом изменении простой упадок; но мы позволим себе заметить, что падает, рушится только мёртвое, а живое изменяется ростом. А Россия растёт, не падает. Что подобное развитие — как всякий рост — неизбежно сопряжено с болезнями, мучительными недостатками, с самыми злыми, на первый взгляд безвыходными противоречиями — доказывать, кажется, нечего; нас этому учит не только всеобщая история, но даже жизнь каждой отдельной личности. Сама наука нам говорит о необходимых болезнях. Но смущаться этим, оплакивать прежнее, всё-таки относительное спокойствие, стараться возвратиться к нему — и возвращать к нему других, хотя бы насильно — могут только отжившие или близорукие люди. Во времена народной жизни, носящие названия переходных, дело мыслящего человека, истинного гражданина своей родины — идти вперёд, несмотря на трудность и часто грязь пути, но идти, не теряя ни на миг из виду тех основных образцов, на которых построен весь быт общества, которого он состоит живым членом»[40].

Начиная со времени открытия Донского хранения рукописи Пушкина в 1979 г., Россия стала постигать его науку, которая, как считал академик Пушкин, «сокращает нам опыты быстротекущей жизни»[41].

С этого же времени наша Академия наук (СССР и РФ) лишилась огромного количества учёных, не пожелавших влачить жалкое существование. Сама Природа упорядочивала и направляла смену европейской науки на русскую, основанную не на опытах, а на знании краеугольных Законов развития Природы и Общества.

Русским Богом, его народной идеей, без служебного признания «Пушкинским» Домом, становится сам по себе Александр Сергеевич Пушкин, проникший в души славянских и тюркских народов (царской России и СССР) через своё искусство. Мы ранее рассматривали его рисунки, не зная, что на них Пушкин оставил надписи на русской рунице. Их заметил и выписал наш русский учёный Чудинов В.А.

Там есть потрясающие признания Пророка накануне передачи своей рукописи на Дон[42]. На листе ПД 834 л.36[43] есть надпись Пушкина «Пушкин Бог», затем на листе ПД 838, л.23[44] есть надпись — «лик святого Пушкина», а на листе ПД 838 л.68[45] с нарисованным пустым пнём, из которого появился молодой побег, Пушкин пояснил это явление, как «Русь — пень мира». То есть этой надписью давал нам надежду возрождения Руси в то время, когда от пня никто не будет ожидать боковой ветки. И, наконец, на листе ПД 835 л.18[46] Пушкин сообщил: «Пушкин пророк — восстанет лик».

 

 

писатель-исследователь, пушкинец

Лобов Валерий Михайлович

8.02.2013 г.